«Мне за свою работу не стыдно»

В июне текущего года в Алтайском государственном медицинском университете ликвидировали кафедру ортопедии и травматологии, которую с 2007 года возглавлял известный в регионе травматолог и бывший главный врач барнаульской городской больницы № 11 Андрей Коломиец. Несколькими месяцами ранее сократили его же должность проректора по развитию регионального здравоохранения. «Банкфакс» поговорил с врачом об этих событиях и узнал, каким он видит свое будущее.

- В марте вы подавали иск к ректору вуза Ирине Шереметьевой с требованием отменить приказ о сокращении вашей должности проректора? Сейчас процесс в разгаре?

- Прошло, наверное, пять заседаний - примерно по одному в месяц. Я надеюсь, что в этом году решение вынесут.

- Когда ввели такую должность в университете и чем объясняют сокращение?

- Ввели в декабре 2021-го, а я устроился на нее в январе 2022-го. Спустя два года неожиданно выяснилось, что моя работа дублирует работу других проректоров.

- Людям со стороны сложно понять, за что отвечает проректор по развитию регионального здравоохранения. Объясните, пожалуйста.

- Основная задача – помогать практическому здравоохранению в решении кадрового вопроса. Подо мной было восемь подразделений. Это подразделение, которое контролируют трудоустройство студентов из числа бюджетников и целевиков. Мы должны отследить, устроились они по направлению или нет. Если нет, то выяснить, где они, включиться в судебный процесс и т. д. Я же отвечал за совмещение преподавателей на клинических базах. В свое время практическую работу сделали необязательной для преподавателей. Но иначе нельзя хорошо научить. Поэтому мы разработали типовой договор между АГМУ и больницей для совмещения преподавателей, наладили эту тему. Я же собирал информацию о дефиците кадровых ресурсов, чтобы в зависимости от нее регулировать набор на те или иные специальности. Подо мной было подразделение, которое заключает договоры с клиническими базами по поводу аренды их помещений и оборудования, а так же договоры клинической подготовки студентов и ординаторов. Всего 55 клинических баз. Когда случился ковид, часть помещений временно забрали, а потом не очень-то хотели возвращать назад. Пришлось длительное время регулировать этот момент. Самое крупное подразделение, которое я курировал, - это симуляционный центр, где студенты отрабатывают практические лечебные и диагностические навыки на муляжах и тренажерах по всем специальностям.

- В других медицинских вузах тоже есть такие проректоры?

- С 2018 года, когда Минздрав России запустил проект «Вуз-регион», ряд вузов ввел отдельные должности, а ряд расширил полномочия проректоров по лечебной работе. Проект предполагает взаимодействие между вузами и практическим здравоохранением по решению проблемы кадрового дефицита и повышению качества лечения.

- В июне в АГМУ создали новую кафедру военной-полевой хирургии, травматологии и тактической медицины вместо кафедры травматологии и ортопедии, которую вы возглавляли с 2007 года. И вас на новой кафедре нет, хотя именно вы вернули дисциплину «военно-полевая хирургия» в вуз – после командировки в ЛНР, где месяц оперировали раненых бойцов. Что за этим стоит? Произошло формальное переименование, чтобы и с кафедры вас выдавить?

- Видимо, решили совсем убрать меня из вуза.

Раньше военно-полевую хирургию (ВПХ) преподавали на нашей кафедре, потому что ранения конечностей преобладают над ранениями головы, груди и живота – их прикрывают бронежилеты, каски и прочие средства защиты. При этом тактическая медицина входила в дисциплину ВПХ как ее составная часть. Это технология оказания первой помощи раненым на уровне само- и взаимопомощи, когда идет еще эвакуация с поля боя.

Прекратилось преподавание ВПХ в гражданских медицинских вузах в 2016 году. Думали, что масштабных войн больше не будет. Но началась спецоперация, и с сентября 2023 года наша кафедра возобновила эту работу. Причем первая в стране. У руководства возник вопрос: «А не создать ли отдельную кафедру, усилить ее?» Но для этого нужно отдельное помещение, оснащение и т. д. К тому же АГМУ - гражданский вуз. Федеральными государственными образовательными стандартами предусмотрены специальности, по которым мы готовим. И в нем нет специальности «военно-полевой хирург». Значит, АГМУ не имеет права выпускать военно-полевых хирургов - это прерогатива военно-медицинских академий. Исходя из этого, правильное название новой кафедры должно быть «кафедра травматологии, ортопедии и военно-полевой хирургии» (так, к примеру, называется кафедра в Российском национальном исследовательском медицинском университете имени Н. И. Пирогова - прим. ред. БФ).

В итоге реальную кафедру присоединили к той, что существует только на бумаге, и назвали ее «кафедра военно-полевой хирургии, травматологии и тактической медицины». Объявили конкурс на заведующего. Я участвовать в нем не стал, потому что считаю произошедшее противозаконным. А если бы подал заявку, то автоматически признал бы их правоту. Ну и вишенка на торте: когда ликвидировали кафедру ортопедии и травматологии, мне предложили, «сообразно моей квалификации», восемь вакантных мест лаборантов. Тогда как на новой кафедре, незаконно созданной кафедре, много свободных ставок профессорского-преподавательского состава.

- Как коллеги-преподаватели отреагировали на ваш уход?

- Я никого на баррикады не поднимал, потому что не хочу, чтобы после меня оставалась выжженная земля. К тому же люди должны же где-то деньги зарабатывать. Но из 12 преподавателей не возобновили работу восемь.

По этой ситуации я тоже подал иск в суд. 23 октября было первое заседание.

- Вы судитесь из принципа или рассчитываете вернуться в вуз?

- И то, и другое. Честно, я не знаю, смогу ли я дальше работать в вузе. Но жизнь непредсказуема. Порой рушится то, что кажется незыблемым.

- На мой взгляд, ситуация с кафедрами точно повторяет ситуацию с больницей № 11, которую вы возглавляли до перехода в вуз, и больницей № 12. Тогда в нарушение логики «мощную» 11-ую больницу присоединили к «слабой» 12-ой, и на их базе создали Краевую больницу скорой медицинской помощи № 2. Многие считают: сделали это специально с целью избавиться от вас в новой структуре.

- Именно так. С уточнением, что всю концепцию объединения ваш покорный слуга прорисовал. Она предполагала строительство промежуточного корпуса между стационарами 11-ой и 12-ой. Ожидалось финансирование в размере 3,5 млрд рублей только на стройку. Кто знал, что сначала будет ковид, потом спецоперация, и это финансирование «уйдет».

- Почему вы тогда публично не возмутились?

- За мной стоял коллектив - 1200 человек. Знаете, что хотели сделать с ними? Их хотели уволить и принять на работу заново на новых условиях. Они же в 11-ой нормально зарабатывали, больница была обеспеченной. И я приложил все усилия, чтобы они перешли туда переводом. Доходило до того, что меня напоследок чуть вообще не выгнали с должности главврача.

В общем, на коллективе отыгрались бы прилично, и люди остались бы без штанов, а я ничего бы не выиграл. Передо мной стояла задача, чтобы они остались с теми льготами, которые заслужили. Поэтому, когда я сейчас туда захожу, ко мне относятся уважительно. А когда работал главврачом, и материли порой за глаза. Все, как говорится, познается в сравнении.

- Допустим, вы якобы плохо вписываетесь в «систему». Но неужели вам как хорошему управленцу нельзя найти применение и нормально уживаться? У нас что, переизбыток толковых руководителей?

- Вот мы наслушались Карнеги и прочих, которые прописывают идеалистическую модель мира. Вроде как каждый руководитель должен быть объективным в решении кадровых вопросов. Но в жизни все иначе делается. Ставят своих сторонников. А какой они покажут результат, не важно.

Я, кстати, всю жизнь был так называемым антикризисным менеджером. Надо было выпутываться, да так, чтобы начальство орден получило, а тебе голову не оторвали. Без денег, по-всякому. Крутись при этом, как хочешь, с полной свободой принятия управленческих решений.

- В 11-ой тоже был непорядок, когда вы в нее пришли?

- Я ее принял в ноябре 2006 года с кредиторкой в 25 миллионов, а отдал без долгов с деньгами на все необходимое и перед уходом в декабре коллективу премии выплатил на 20 миллионов. На спонсорские деньги отремонтированы лекционные залы, сделаны боксированные палаты в ковидном госпитале на базе роддома.

- Про ваши заслуги в качестве управленца говорится на сайте краевого Минздрава. Пишут, что в 2015 году «в непростых условиях на высоком уровне организовали перевод городского токсикологического центра» из аварийного корпуса горбольницы № 3 на базу горбольницы № 11. Вам удалось, цитирую, «в кратчайшие сроки ввести токсикологический центр в эксплуатацию». Не останавливая его работу, сделать капремонт с установкой спецвентиляции, оборудовать барозал, кабинеты гемодиализа и детоксикации, токсикологическую лабораторию. Это ведь тоже была антикризисная работа?

- Да. Я тогда вернулся с учебы в Москве (окончил Российскую академию государственной службы при президенте РФ – прим. ред. БФ), а тут очередной «хомут». Отбиться не удалось. Уплотнили отделения в стационаре за счет создания палат в обширных рекреациях и разместили на третьем этаже гинекологию - спасли ее тем самым, а на месте гинекологии развернули токсикологический центр. Нисколько не жалею, потому что в токсикологии мощная реанимация и токсикологическая лаборатория. А самое главное, мы получили искусственную почку. Спасли, мягко говоря, не одну жизнь. И больше не нужно было решать вопросы с переводом пациентов, когда им требовался гемодиализ. Еще барозал сделали для лечения тяжелых больных кислородом. В общем, очень классную структурку завели, которая здорово усилила больницу.

Недавно я практически договорился, чтобы участок и корпуса 3-й горбольницы отдали вузу под университетскую клиническую больницу, сделал бизнес-проект. Эта идея принадлежит ректору Ирине Игоревне Шереметьевой.

- Тот корпус не аварийным оказался?

- Там трубу прорвало, и вода долгое время шла в землю, поэтому фундамент стал «слегка гулять». А когда трубу перекрыли, все пришло в норму. Ни одной трещины в несущих конструкциях, стенах и фундаменте! Рядом участок громадный, на котором можно было бы построить студенческое общежитие и различные лечебные корпуса. Назначение земли подходит.

- Какие именно услуги хотели оказывать в клинике?

- У нас же медицина теперь страховая. Когда я начинал работать главным врачом, у нас бюджетных денег было процентов 85, а остальные – страховые. Потом меньше и меньше. Перед уходом бюджетное финансирование шло только по разделу «паталогическая анатомия», то есть только на вскрытия.

Чтобы определить, какие услуги оказывать, нужно просчитать, каких коек в крае не хватает, и открывать их. Тогда клиника будет востребована и сможет зарабатывать страховые деньги.

Потом нужно найти определенное количество специалистов, оборудование и прочее, чтобы все это закрутилось. Очень непростая, но интересная штука. К сожалению, ректор пока не решилась на реализацию этого проекта.

- Почему у вас не складываются отношения с руководством вуза?

- Сложно сказать, может в конкурента записали. Хотя я уже в категории «65 плюс» и потерял право быть кандидатом на должность ректора. Но возрастные нормативы могут и изменить. «А вдруг?»

- Все же опасаются?

- Конечно. Ведь на выборах все кандидаты нуждаются в поддержке, которую достойному человеку можно оказать.

Опасаются не только меня. В этом году, не выдержав давления, уволилось еще два проректора, несколько заведующих кафедрами и профессоров. Это обедняет кадровый потенциал АГМУ. Назначение угодных себе людей не улучшает образовательный процесс.

- Вы по-прежнему оперируете?

- Когда я работал главным врачом, самым «деликатесным» было «сгонять» в операционную. Старался оперировать несколько раз в месяц. Это же первичная специальность, из-за чего я в медицину пошел. Сейчас я вернулся травматологом в БСМП в родное отделение травмы кисти, которое 22 года назад открывал.

- А почему в БСМП-2 не пошли?

- Там теперь другой руководитель, который руководит по-своему. Мои советы ему не нужны.

Я работаю обычным травматологом. В профессиональном и человеческом плане меня это полностью устраивает. Все виды положительных эмоций от лечебного процесса имею.

- Но в глазах окружающих вы же все равно в первую очередь управленец. У вас не было желания уехать в другой регион, чтобы там снова состояться на административном поприще, например, министерского уровня?

- В Республику Алтай что ли уезжать?

- Вас туда звали?

- Да. Я не поехал. Зачем? Может, кто-то считает, что мне бы только в кресле сидеть и руководить. Нет, таких амбиций у меня нет. Детей я вырастил, денег мне много не надо. Заслуг и наград достаточно. И, главное, мне за свою работу в Алтайском крае не стыдно.

- Как вас приняли в отделении травмы кисти?

- Вначале настороженно. Наверное, думали: «Ну вот, еще один заведующий отделением пришел. Сейчас нам голову начнет морочить». Потом успокоились. Сейчас оперирую, помогаю молодым... Уже как старший дядька.

- Как наставник?

- Ну, да.

- А какая операция вам больше всего запомнилась? Может быть, она была самой волнительной?

- Наверное, было лето 2004 года. Сижу на даче, сходил в баню, принял рюмку, звонок: «Андрей Александрович, с ампутациями травматическими везут! Подъезжайте!» Тракторист, которому лет 28. По полю тащили две подряд сенокосилки. На улице жара. Двери в тракторе, естественно, нараспашку, нога выставлена наружу, подножка погнутая. И тут в гусеницу зажевывает штанину. Тракториста выбрасывает из кабины. Он встает на ноги, и первая косилка срезает ноги. Он переворачивается, и вторая косилка срезает руки. В это время проезжает мимо бригадир, афганец, что ли, бывший, быстро наложил жгуты, ноги и руки в мешочек сложил, и повез его в больницу.

Около 23:30 мы еще с одним доктором начали оперировать, и где-то в 7:30 вышли с операционной.

- Все конечности прижились?

- Все. Этот черт уехал через 1,5 месяца домой и исчез. Пропадают люди в двух случаях: либо все хорошо, либо все плохо. Но во втором случае обычно все-таки напоминают о себе. Позднее другой пациент из той же деревни сказал, что он опять работает на тракторе. Вот это у меня было самое запоминающееся.