Донбасс - наш «Дикий Запад»

За две свои поездки на Донбасс барнаулец Сергей Скляров, который раньше не служил в армии, успел получить награду, подружиться с военными vip-ами и похоронить близкого друга. Обо всем этом он говорит одинаково спокойно и признается, что не видит в своем решении ошибки. Заметно расстраивает ополченца то, что ЛНР так и не стала настоящей народной республикой. О том, из чего состоит война, он рассказал в разговоре с корреспондентом ИА «Банкфакс».

-Сергей, как вас правильно представить: доброволец, боец ЛНР, ополченец, заместитель отдела кадров Министерство обороны ЛНР?

-Ситуация такова, что люди в ЛНР не постоянно занимают какую-то определенную должность. Все меняется в зависимости от времени и структуры управления. Меня можно назвать просто добровольцем. Звания начали фиксироваться после того, как сформировалась армия. С этого момента, если ты получил звание майора, к примеру, то оно твое. Я имею звание рядового. У меня нет высшего образования, поэтому офицерское звание мне не положено.

-Вы оказались в Луганске практически с самого начала военных действий. Верно?

-Мы заехали в Луганск 13 июля 2014 года и через неделю город полностью окружили. Так получилось...

-А каков был ваш «послужной список» до этого момента? Сколько вам сейчас лет?

-Сейчас мне 23 года. На тот момент я окончил три курса факультета журналистики, потом отчислился по собственному желанию, уехал в Санкт-Петербург, занимался облицовкой фасадов. Потом вернулся в Барнаул и отсюда отправился в Луганск.

-А кто завербовал именно вас? У нас в этой связи обычно упоминается имя руководителя профсоюза «Сибирская солидарность» Андрея Маевича.

-Андрея я не знаю. Насколько мне известно, в России есть десятки и даже больше организаций, каждая из которых самостоятельно доставляет добровольцев. В основном это патриотические негосударственные организации. В моем случае это была партия «Другая Россия», которую в Алтайском крае представляет Евгений Берсенев. Одной из причин моей поездки послужило желание поближе познакомиться со всеми товарищами по партии. В Барнауле у нас не такая большая ячейка, а хотелось встретиться с теми, кого я знал по СМИ, по роликам.

У каждой из таких организаций в каком-то городе формировался штаб. Оттуда незаконно пересекали границу, поскольку она контролировалась украинцами. Я приехал в город Шахты в Ростовской области, там мы переночевали и на автомобиле двинулись до российского Донецка, это прямо на самой границе. Дальше уже на частном автомобиле через леса и поля добирались до Луганска. Обычно отправляют человек 20 в день, но со мной было только двое — все мы приехали из разных мест.

-Что послужило толчком для вашего решения поехать в Луганск? Вам что-то обещали?

-На людей очень сильно влияет телевизор. Я думаю, так было со многими, кто туда поехал. Эта информация, про войну, про Донбасс, постоянно крутилась где-то рядом. На деньги никто не рассчитывал в этот момент. Нам ничего не обещали и денег не платили. Я ехал туда, абсолютно не зная, что там будет. В итоге служить я начал с июля, а только за октябрь начали платить зарплату. Она минимальная, поэтому все это тратилось в Луганске буквально на еду и сигареты. Тогда зарплату получали в долларах (сейчас уже в рублях). Рядовой - $380, офицер на руководящей должности в министерстве обороны - $700 в месяц. Я уезжал оттуда спустя год с 2 тысячами рублей в кармане.

Родители не были в курсе моего решения, когда я уезжал и первые два дня. Потом я позвонил им из поезда и все объяснил. Конечно, они были против, поэтому я и не предупредил их. Позже, когда приезжал в Россию в отпуск, вопроса о том, ехать или нет, не стояло - просто сказал, что через неделю собираюсь обратно. Родители это приняли.

-Вам в принципе приходится с ними дискутировать по политическим вопросам?

-Как и большинство российских людей, они поддерживают Донбасс. Хотя сейчас все это начинает вызывать скепсис — все там в руках России. Навязывание мнения России на Донбассе они, конечно, не поддерживают. Вообще не стараюсь вступать в споры с людьми, которые там не были. Не важно, близко им мое мнение или нет. Я понимаю позиции тех, кто поддерживает Украину, понимаю также тех, кто в принципе против войны.

-У вас такой же подход был и до поездки на Донбасс?

-Честно говоря, я изначально не совсем верил в то, что показывают по телевизору. Среди моих знакомых много тех, кто симпатизирует киевским властям, есть люди с другими позициями, поэтому мое мнение не было однозначным. После своих поездок Украину я поддерживать не стал, но нет и того, чтобы я слепо выступал за ополчение. Если нас убивают, то это справедливо, потому что мы с оружием в руках. Если мы убиваем украинцев, то это тоже справедливо. Несправедливо только то, что гибнут мирные жители. Но такие ситуации происходят в любой войне.

-Где вы жили в Луганске?

-Когда я приехал, мы жили в захваченном военкомате, в областной больнице, которая размещалась рядом, позже начали оборудовать казармы. Сейчас уже часть гражданских зданий используются по назначению, но часть все еще у Минобороны. Казармами и штабами служат здания фабрик и банков, которые были зарегистрированы на территории Украины и уже не вернутся в Луганск. К примеру, штаб 2-ой бригады артиллерии размещался в здании фабрики, где раньше производили женское белье.

-Как выглядел ваш обычный день на службе?

-Все зависело от того, где я служил в этот момент. Когда я только приехал, то мы спали по 2-3 часа в сутки, а когда просыпались, кто-то шел готовить в столовую, кто-то стоял дневальным, территорию убирали пленные. Мы первое время целый день были на погрузке снарядов.

Когда я перешел на должность замначальника отдела кадров, то занимался бумажной работой. Мы жили и работали в захваченном здании банка. Я вставал в 6-7 утра и работал с бумагами до вечера, в 2-3 часа ночи я тут же раскладывал матрас и спал. Когда появились казармы, уже нельзя было спать там, где работаешь. В артиллерии мы жили в обычных казармах, а когда стояли в Дебальцево, то размещались в дачном поселке.

-Была возможность уйти, отвлечься от этой работы и службы?

-Первое время мне это было не нужно, с июля до сентября я не брал никаких увольнений. Местные брали, чтобы повидаться с женой и с детьми. В сентябре у меня появились какие-то деньги, буквально на сигареты, я взял увольнение, сходил и купил сигарет. Когда заехали российские советники, которые выстраивали армейскую систему, я мог буквально каждый день выходить в город.

Изначально я видел полный хаос и Армагеддон, не представлял, что там так будет. Позже, когда Луганск стали восстанавливать, я увидел типичный южный город России, цветущий, с абрикосами и каштанами.

-Вам доводилось общаться с мирными жителями? Как они к вам отнеслись?

-Эвакуированы были не все. Старики в основном оставались в Луганске. Более того, в определенный момент создалась такая ситуация, когда выехать оттуда было невозможно. Поэтому сталкиваться с местными жителями приходилось.

Я вступил в свой первый отряд, который назывался 6-ой взвод. Сюда попадали люди без военного образования и все местные жители, а потом их уже распределяли. Если смотреть соотношение добровольцев из России и местных, то там было 90 % местных, при этом границы возрастов начинались от 16 лет и заканчивались 60 годами. Эти люди не сразу взяли в руки оружие и пошли воевать. Ситуация нарастала постепенно. Сейчас там все успокаивается, власть воспринимается все более и более легитимной. До этого для многих стало шоком, что в Киеве правят такие радикально настроенные люди. Изначально здания захватывали маргинальные личности.

Вдохновленные Крымом Донецк и Луганск думали, что они проголосуют и Россия возьмет их в свои руки. Потом Украина начала вводить войска, все это постепенно накручивалось. Украина стала бомбить территории. Местным оставалось только взять оружие и примкнуть к одним или к другим.

-Как идеология партии, от которой вы поехали воевать соотносится с тем фактом, что вы воюете за Россию и за российский режим?

-Когда я туда ехал, я не думал о том, что политическое присутствие России в Новороссии будет так велико. Понятно, что на начальном этапе поднялся народ, но без военной помощи России невозможно было что-то вообще сделать, Украина бы победила. Однако, я надеялся, что политическое присутствие России все же будет сведено к нулю, а народ сам будет решать, кого выбрать, какие законы издавать — то есть в прямом смысле народная власть. Это было наивно с моей стороны. К сожалению, на деле так не получилось.

Понимание приходит с опытом. Сейчас политическое присутствие России в ЛНР огромно, и никаких политических инициатив со стороны негосударственных организаций невозможно.

Часто натыкаюсь в Интернете на записи украинских добровольцев. Интересно, что у них были те же самые надежды, что после революции они получат национальное украинское государство, где главным будет народ. Но они тоже разочарованы, и многие даже считают все произошедшее братоубийственной войной.

-А что вы можете сказать о присутствии профессиональных военных?

-На восстание действительно поднялся народ в лице рабочих заводов в Луганске и Донецке, офисных работников, журналистов. Интеллигенция в основном была за Украину. Летом и осенью 2014 года я не наблюдал там российскую армию, а потом, в середине осени, появились уже упомянутые советники из числа офицерского состава, которые сформировали четкую структуру армии. К примеру, местный занимал должность начальника артиллерии, но поскольку он в принципе бывший шахтер, то, естественно, ему нужен помощник. При многих представителях руководящих постов были российские советники. Но я не видел там срочников или контрактников.

-Вам не встречались рядовые, которые уволились из российской армии и приехали уже в статусе добровольцев?

-Я такого не встречал.

-Вы упоминали, что в рядах ополченцев служит много нацболов. Кто еще идет в добровольцы?

-Были те, кто не смог устроиться по каким-то причинам в России. Люди едут туда, как переселенцы несколько веков назад в Северную Америку. Многие говорили, что Донбасс — это наш Дикий Запад. Но при этом один мой хороший знакомый, с которым я подружился там, окончил технический университет в Москве. Его приглашали работать в Париж, но он выбрал Россию и получил должность на очень престижном предприятии. Он поехал в Луганск сам, минуя какие-либо организации. Ему было чуть меньше 30.

Он одни переплыл речку Северский Донец, которая разделяет границу Луганской и Ростовской областей, не зная к кому он в итоге попадет, к украинцам или к ополченцам. Но ему повезло, и он попал к ополченцам. За полгода он дослужился до подполковника, а потом уехал к себе домой в город Жуковский.

Мне было интересно и позже я решил найти его в Интернете. Обнаружил, что во время его поездки родственники уже заявили о пропаже. Оказалось, он уехал на велосипеде, взял с собой 2 тысячи рублей, хотя мог позволить гораздо больше. Когда я спросил его, почему он выбрал такой путь, то он ответил, что иначе было бы не интересно. Видимо, у него, как и у многих там, были романтические мотивы. Все надеялись, что в новом государстве будет по-новому, без бюрократии и коррупции.

-Насколько оснащены ополченцы? Какой пользуются техникой?

-Техника появлялась постепенно. Поначалу дрались с автоматами, потом появлялись самодельные минометы, потом — боевые машины «Град». Я не скажу, что там есть новая, современная техника, как в России. Техника списанная, которая у нас уже давно не используется. Я лично не видел, что эта техника приехала из России, но об этом можно догадаться, анализируя ситуацию. Воздушной техники нет никакой. Есть самодельные беспилотники — геликоптеры. Такие любой человек может купить в магазине. Аналогичный мы замечали и у украинских военных. Танки, «Грады», артиллерийские машины — старинные. Украина когда-то тоже закупала вооружение у России, поэтому у них практически то же самое оснащение.

-Что получает новобранец, которые только что вступил в отряд?

-Когда я пришел, мне выдали автомат и два рожка. Формы не было. Либо ее привозили с собой, либо бегали по полям и окопам в своей одежде. Если у кого-то было два комплекта, он мог один подарить. Батальон «Заря», в котором я служил, склад продуктов полностью формировал из того, что привозили добровольческие организации. Оружие, в основном 1970-х годов, брали с расконсервированных украинских складов.

-Вы умели пользоваться автоматом, когда вам его выдали?

-Нет, я не умел. Специально этому никто не учил. Мне приходилось бегать за старшими товарищами и просить научить разбирать, собирать и чистить его. Постепенно я научился. Все строилось на взаимопомощи.

-Вообще как удавалось командирам поддерживать дисциплину в таком разрозненном сообществе?

-Дисциплина была, как военное время, вплоть до того, что сажали на «губу», когда кто-то, к примеру, напивался. За неделю или две все люди понимали, куда они попали. Обычно провинившихся отправляли на передовую, если человек там уже был, но еще раз совершил какой-то проступок, то его могли выгнать.

Но проблема заключалась даже не в этом. Разрозненные батальоны проводили свою политику, поскольку не было общего командования. Одни контролируют город Алчевск, другие город Антрацит, третьи — Луганск. Были недобросовестные полевые командиры, которые никому не подчинялись. В отдельно взятом городе они могли насаждать населению свою власть и заниматься грабежом, отжимали автомобили, продовольствие. Справедливости ради нужно сказать, что такое было с обеих сторон. Национальные батальоны украинской стороны вели себя похожим образом.

Я общался с местными в полностью разбитом городе Новосветловке. У них стояли две армии. Одна состояла из добровольцев «Правого сектора» (батальон «Айдар»), другая - регулярные украинские войска. У них было абсолютно разное отношение к гражданским. Идейные добровольцы из «Правого сектора» тоже грабили, катались пьяные на танках, украинские срочники с местным населением ладили лучше — помогали сигаретами и едой.

-Доводилось встречать добровольцев с Алтая?

-Встречал многих. Например, в Министерстве обороны был один человек, который возглавлял отдел радиационной, химической и биологической защиты. Он имел звание подполковника, когда сформировалась армия, хотя тоже приехал добровольцем. Я знаю, что он погиб под Дебальцево. Не помню его имени, но был он абсолютно лысый.

Сейчас знаю только одного добровольца с Алтая, с которым общаюсь. Это парень из Рубцовска, который, когда я приезжал в отпуск, тоже загорелся идеей поехать на Донбасс. Поехал весной прошлого года и сейчас вернулся, я не знаю, собирается ли он обратно. Он лет на пять постарше меня.

Под Дебальцево погиб мой барнаульский друг и много других интербригадовцев по линии нацболов. В итоге, мне пришлось доставлять их в разные уголки России.

-Почему вы решили взять на себя эту миссию?

-Это произошло спонтанно. Возможно, потому что среди погибших был мой товарищ. Финансово ЛНР здесь нам мало помогло. Чтобы транспортировать два тела на машине из Луганска до Санкт-Петербурга, а потом до Барнаула, понадобилось 100 тысяч рублей. Вез нас житель Луганска на своем микроавтобусе. Командование приказало ему сопроводить тела вместе со мной. Часть денег дало Минобороны ЛНР (24 тысяч на двоих + зарплата погибших), 35 тысяч рублей в Питере собрали нацболы, часть денег прислали родственники, мне пришлось добавлять свои. Мы выехали 23 февраля и были в Барнауле в ночь с 1 на 2 марта.

-Учитывая то, что ваш друг погиб, и что вы уже получили определенный опыт, что заставило вас вернуться еще раз?

-Я тогда еще четко не представлял, чем бы хотел заниматься, где работать, куда опять поступать. Если бы я не вернулся, то никто бы не стал меня винить, но все же я находился на должности. Тем не менее я уволился практически на следующий день после возвращения. Все оставшееся время, которое я там провел, до мая 2015 года, я занимался гуманитаркой. Нацболы доставляли гуманитарку, мы развозили в Донецк, ездили в Дебальцево и по другим городам. А желание вернуться появилось гораздо позже.

-Нацблы безвозмездно собирают помощь?

-Мало кто верит, но да. Они собирают помощь по городам, она аккумулируется в Москве, по необходимости закупаются продукты, бронежилеты, форма и т. д. Я знаю, что деньги на это давал некий бизнесмен Смирнов из Москвы, он завозил огромное количество гуманитарки. Гуманитарку привозил также Захар Прилепин. Наша задача была предоставить склад и развезти все по городам.

-А российские «КамАЗы» с гуманитаркой видели?

-Когда я жил в Луганске, эти машины проезжали под окнами. Частенько видел грузовики из Ингушетии и Чечни. Но гуманитарка местному населению доходит не так хорошо, как об этом говорят. У Игоря Плотницкого (глава ЛНР с 4 ноября 2014 года — прим. ред. БФ) там есть сеть магазинов, вроде нашей «Мария-Ра», называется «Народный». Часть товаров продается в этих магазинах.

-Судя по публикациям СМИ, Игорь Плотницкий — довольно спорная фигура...

-Много писали о его конфликте с казаками, с убитым Александром Бедновым («Бэтмэн», один из лидеров вооруженных формирований самопровозглашенной ЛНР, командир группы быстрого реагирования «Бэтмен», начальник штаба 4-й бригады ЛНР, министр обороны ЛНР (август 2014) - прим. ред. БФ). Казаки, Беднов и Плотницкий не могли поделить власть. Плотницкий в этой борьбе победил, но гуманитарку воровали все.

Я общался с женщиной из Красного луча, где у власти были казаки. Естественно, к ним поступала часть гуманитарки, а местным не доставалось вообще ничего. Более того, творился полный беспредел — могли поймать прямо на улице молодого человека или девушку и посадить в подвал по каким-то претензиям. В Красном луче еще существовали свои нормы дисциплины: нельзя продавать алкоголь, сигареты, девушкам нельзя ходить в клуб или ресторан. Если девушка была замечена одна в таком заведении, то ее тоже могли посадить в подвал. С тех пор как казаков оттуда выдворили с боями и перестрелками, там стало жить полегче. Гуманитарка поступает не так хорошо, как хотелось бы, но все же лучше. Казаки сидели в Красном луче, но свою власть не старались распространить дальше, однако Плотницкий хотел получить единоличную власть, что ему в итоге удалось сделать.

Лично я воспринимаю его как «говорящую голову», также как и Захарченко (Александр Захарченко, глава ДНР (с 4 ноября 2014 года), председатель Совета министров (с 7 августа 2014 года) — прим. ред. БФ). Самостоятельности у них не так много.

-За что в ЛНР раздавали звания и должности?

-Вполне могла иметь место ситуация, когда в период анархии человек был обычным добровольцем, а через два дня, когда началось формирование армии, становился подполковником. Система отбора существовала, она была несовершенна, потому что все это делалось стихийно, в условиях войны. Были анкеты, по которым происходил отбор. Чтобы занять какую-то должность, необходимо профильное образование.

Были случаи, когда должности получали и по блату. Например, девушка в возрасте 21 года, которая окончила колледж по специальности, связанной со строительством дорог, получила звание подполковника и должность замначальника отдела комплектования Минобороны ЛНР.

-Девушки тоже воюют?

-Девушек довольно много. Они работают с бумагами. Летом в основном поступали в ополчение местные девушки, они руководствовались какими-то моральными соображениями. Другие просто возвращались домой из России осенью, когда уже формировалась армия, и им нужно было где-то работать. Вообще тех местных, кто поступал на службу, начиная с ноября по сегодняшний момент, толкала на это нужда. В итоге в декабре-январе люди приходили (время перемирия), получали зарплату, но как только началась операция в Дебальцево, они уволились — страшно.

-Насколько я знаю, вы непосредственно участвовали в боях под Дебальцево. Расскажите, как это было.

-Я не знаю, что об этом писали в СМИ, потому что в этот момент у меня не было связи с внешним миром. Моя деятельность заключалась в том, чтобы определять цели для нашей артиллерии, общаться с местным. Бывало так, что местные жители приезжали с оккупированной, назовем это так, украинцами территории и предоставляли ополченцам информацию. Наверняка, были и те, кто передавал координаты ополченцев. Координаты задавались по картам Google, пользовались простыми сотовыми телефонами, компьютерами.

Я не знаком со всеми тонкостями операции, но Дебальцево действительно окружили армии ДНР(с юга) и ЛНР (с севера). В это время приходилось часто менять позиции: сегодня мы стояли в дачном поселке, завтра переместились в Вергулевку, поселок городского типа при шахте, потом заселились в дом культуры. То есть мы переселялись, пока не замкнулось кольцо.

После того, как там отработала артиллерия, зачистку проводила пехота, но я уже уехал в Луганск. Людей не хватало, поэтому многие артиллеристы, то есть те, кому по должности не положено заходить туда с автоматами, шли как пехотинцы. Так было и с моим погибшим другом Александром Усовым из Барнаула.

-За что вы получили свою награду? Это связано с операцией под Дебальцево?

-Нет. Это связано с тем, что с самого начала я принадлежал к батальону «Заря», который стал основой для формирования не только Минобороны, но и ЛНР в целом. Игорь Плотницкий был командиром батальона «Заря». Батальону исполнялся год и всем, кто начинал там летом служить, дали такие медали.

-Расскажите о вашем друге. Почему он туда поехал?

-Мы вместе учились еще в школе. У нас была такая дружба, что мы всегда старались быть вместе. В Петербург я уехал к нему. Он работал там продавцом-консультантом. В Луганск я его не звал специально, но он знал, что я там и тоже поехал. Изначально он попал в пехоту, в легендарную роту «Мангуст», которая считалась передовой, элитной. То есть на их долю выпадали самые опасные участки. Там же он получил осколочное ранение в ногу, уехал в Барнаул, а потом вернулся. В его роте не оказалось мест, поэтому дальше он служил в артиллерии, в гаубично-самоходном дивизоне. Через месяц его отправили в Дебальцево, но не как артиллериста, а как пехотинца. Он решился на это добровольно. Из их дивизиона нужно было набрать 15 человек.

14 февраля шла зачистка. В одном из штабов, в который они должны были войти, оказалась часть украинской армии, поэтому еще на подходе к зданию, которое стояло в чистом поле, их обстреляли. Из 15 человек точно погибло восемь, в том числе командир дивизиона. Его взяли в плен и там уже убили.

-Родители Александра не винили вас в том, что так произошло?

-Я не общался с семьей Александра близко. Разговаривали в основном по телефону, потом один раз, когда передавал тело и еще на похоронах. Знаю, что они хотели поговорить... Мне не говорили в лицо, что я виноват или что-то в этом духе, но я чувствовал, что отчасти они меня винят.

-А у вас не было ощущения, что все это игра, которая обернулась реальной трагедией?

-Наверное, нет. Я не могу сказать, что я пожалел об этом. Мои взгляды относительно войн в целом, конечно, изменились. Но я не могу сказать, что все это было зря. Я просто получил опыт.

-Как вы объясняете то, что сейчас в информационном поле интерес к украинской теме пошел на спад?

-На Донбассе сейчас перемирие. Там ничего не происходит. Перестрелки на приграничных территориях и все. Новые события постоянно происходят в Сирии. Центральные СМИ просто переключили внимание людей. Видимо, сейчас им так нужно.

-Приходилось в Луганске встречаться с журналистами?

-Когда я встречал там журналистов, то жалел, что я не среди них, не в этой тусовке. Я встречал журналистов из Крыма, с ключевых российских телеканалов. Их привлекали яркие события, крупные обстрелы, назначение Плотницкого на должность главы республики и т. д. Интересный подход бы у журналистов из Латвии. Сначала они попытались взять интервью, пообщаться, а когда натолкнулись на то, что им не хотят откровенно обо всем рассказывать, то записались в ополчение, ездили по всем «горячим точкам». Думаю, у них получились хорошие материалы.

-А вы окончательно вернулись?

-Да, хотя у меня не было цели вернуться. Я не представлял себе, чем буду заниматься дальше. В Луганске я познакомился с девушкой, мы переехали в Петербург, а когда расстались, то я вернулся домой. Хочу поступать в университет, буду подавать документы на медицинский факультет в Москве или в Питере. На журфак я поступал, не понимая четко, чем буду заниматься в жизни. Была цель — поступить, чтобы не стать «белой вороной». Сейчас мое решение уже более осознанно.

Я сам удивляюсь этому резкому переходу, хотя таких переходов за последнее время было много. Думаю, все это потому, что я не знал, чего на самом деле хочу, просто следовал инстинкту авантюризма. В мире еще будут происходить события, к которым мне хотелось бы быть причастным, но, думаю, я все же выберу учебу.