24 декабря в Горно-Алтайске прошло последнее судебное заседание по делу журналиста Руслана Макарова, обвиняемого в угрозе убийством по мотивам политической ненависти и вражды, а также ненависти и вражды в отношении социальной группы (ч.2 ст.119 УК РФ). Напомним, что потерпевшей стороной в его деле является глава РА Александр Бердников. Стенограмму выступления Макарова с последним словом приводит республиканский еженедельник «Листок».
У меня по бумагам и слухам какое-то серьезное преступное прошлое, но последнего слова я еще ни разу не говорил - к микрофону не подпускали. И сейчас тоже пытали не допустить. Когда я был в институт Сербского очень больших усилий мне стоило убедить врачей написать в заключении то, что есть - что я был вменяем на момент совершения деяния. Сначала все было нормально, но где-то на третьей неделе стало очень сильно заметно изменение в настроении моего врача и других. Почему - это достаточно легко можно понять, если узнать, что было в Новосибирске, почему мне не смогли сделать заключение в Новосибирске на экспертизе. Там я не закрывался, как в Горно-Алтайске; в Горно-Алтайске на экспертизе я просто молчал, потому что знал, что если скажу хоть слово, меня сразу признают невменяемым, и в Горно-Алтайской больнице я буду лежать на вязках под уколами в полусознательном состоянии - по-другому я там лежать не буду. В Новосибирске тоже по-началу все было нормально, а потом эксперты не смогли прийти к заключению. Человек, который очень близко знаком с заведующей тем экспертным отделением, он мне потом сказал, что к ней, по ее словам, за неделю до окончания экспертизы подошли люди из ФСБ и попросили признать меня невменяемым. Она оказалась человеком порядочным, потому что по-моему поведению моя адекватность очевидна, и она переложила ответственность на Москву. В Москве оказались люди тоже более-менее порядочные, и, несмотря на то, что давление было, как я понял сильным, и не стали откровенно ложиться под спецслужбу или кого там к ним подослали.
Сейчас, если Бердников хочет это услышать... как объект мести, да не прозвучит это как-то обидно, он меня не интересует, потому что никаких чувств, из которых жажда мести может вырасти, у меня нет. Я понимаю как примерно все работает, понимаю, что не будет его, будет другой. И ничего не изменится вообще. И даже если выборы будут, выберут, там, Сидорова или Завьялова - ничего не изменится - это система. Она любого под себя подстроит. Поэтому конкретно к нему... ну, было и было. Мы с ним отлично провели всё это время. Но... вообще это неправильно. Я понимаю, что он это сделал по незнанию - хотел закрыть меня в психиатрическую больницу. Психиатрическая больница это очень серьезная вещь. То есть, я в тюрьме себя спокойно чувствую, без проблем. А психиатрическая больница, она с советских времен, она... не то, что карательная... Она карательная, да. Просто психические заболевания не лечатся - это вам врачи подтвердят. Купируются симптомы, и то, далеко не все. Но врачи-психиатры обычно, особенно на принудительном лечении, этим не занимаются. То есть, психофармакология, она за последние 50 лет совершила серьезный скачок. И лекарства, используемые последние несколько десятилетий, они по бумагам что-то там снимают, может, да, но их основное свойство это побочные эффекты. Побочные эффекты действуют так, как словами не описать. Человек испытывает такие страдания, что лучше б его в подвале отдела 5 омоновцев избивали. И от этого никуда не спрятаться, это в тебе... ну, это... страшная вещь. Меня особо не мучили - просто дали прочувствовать это биение жизни пару раз. И то, что происходит сейчас на принудительном лечении, это не лечение, а воспитание. Человека, как животное, как собаку просто воспитывают, что можно, а что нельзя, используя вот эти вот вещи, вызывая у него условные рефлексы. И человек обычно быстро понимает, что если он что-то не так, как надо скажет персоналу, или даже просто посмотрит - видел и такое, - то на несколько недель, а то и месяцев ему обеспечат ад.
Общение с психически больными накладывает, действительно, отпечаток, и бывает, что сами врачи имеют очень нередко отклонения в психике. Самое неприятное, когда среди них попадаются садисты, которые испытывают удовольствие от того, что доставляют другим людям мучения. И пользуются для этого своим положением. Я встречал таких. Ну и понимаете... вот Бердникову казалось - ну, изолировать его и все. Посидит, подумает, Выпустим, главное, чтобы ничего не писал, ничего не делал. Но... Нельзя так. Потому что... Можно нарваться. Абсолютно случайно. Вот я вам расскажу. На Бутырке сидел я в спец-корпусе. Там камеры двухместные, и человек 20-30 самых специальных сидит. И мне попался один дагестанец. Повзрослей меня. И вот сидим с ним неделю, естественно, рассказываем о себе. Серьезный человек оказался. Ну и я ему свое рассказал, он так посочувствовал. И чего-то я обмолвился об арабских эмиратах. Он мне сразу говорит: "Слушай, у меня там куча хороших знакомых, давай его выставим. Он тебе сколько должен?» Я говорю: «Тринадцать миллионов». Он: «Да вообще не проблема! У вас в республике у меня никого нет, а там легко». Понимаете, тут мне даже делать ничего не надо, просто согласиться. И как бы... по крайней мере это какая-то возможность, да. Пусть не я, я другого человека на это место ставлю, если бы захотелось бы ему отомстить. Действительно, эмираты оказались таким дачным поселком для чеченов и дагов, любят они их, тоже обосновались там. Поэтому... не то, чтобы посоветовать что-то Александру Васильевичу хотел, просто... добрей надо быть. Хотя я не думаю, что он принимал решения все. И это тоже, как бы, обосновано.
Вот в октябре прошлого года, только самое начало следствия, я разговариваю со следователем Черемновым. Предложил ему как-то по мирному все разрешить. Он сказал: «Ты знаешь, я сейчас уже ничего не решаю. Дело на контроле Москвы. Я им просто посылаю отчеты, а они мне говорят, что делать». И он ничего не мог сделать. И получается что с самого начала какие-то люди из Москвы, через Следственный комитет, естественно, управляли всем этим делом. И обвинение утверждали тоже они. И эту глупость с «политической ненавистью» к «Единой России» - тоже они. Просто может стоит задуматься - ведь в России это действительно наверно первое дело где есть такие слова. Может они таким образом что-то проверяли, или еще что-то. Ну зачем весь этот цирк было устраивать внутри? Внутри можно было по-другому, но кому-то надо было довести это до конца. Может проверить реакцию людей, реакцию на это все, но они действительно выбрали не того - надо было найти оппозиционера, у которого есть сподвижники, еще кто-то, посмотреть как это все работает. А тут и в составе нет этой ненависти. У меня есть ненависть к ФСБ, я говорил. К Бердникову у меня есть уголовная ненависть, претензии. Вот в тюрьме к человеку отношение зависит в том числе и от того, какое он преступление совершил. Я не про такие статьи, как изнасилование, а вот даже простые статьи - кража, например. В одном случае человек залез в охраняемую организацию, взломал сейф, вынес 5 миллионов, в другом - в избушку к бабушке, когда ее не было, забрал последнюю пенсию. Отношение к таким людям будет кардинально различаться. И это правильно, потому что человек, который такое сделал - это не случайно. И к Бердникову у меня претензии именно, что он делает и о чем я писал. На «Алтайской долине» украли в десять, пятьдесят раз больше чем на детях-сиротах. Но это... Ну и черт с ним, да? Политические убийства тут на Алтае совершаются, на Черной горке - ну и черт с ним! Между собой разбираются. А вот это... а вот это нельзя. Нельзя и все.
Вообще, моя задача была, если с самого начала брать, общая, показать беспредел нынешней власти. В целом. Вкупе. Потому что чиновник без прокуратуры, без следственного комитета - он никто. Вот Гречушников, говорили мы, взятку у меня вымогал. Я же тогда заявление написал. На следующий же день прилетел из города начальник, кажется ОБЭП. Крылысов, вроде, фамилия. С опером пришел каким-то и таким доверительным голосом говорит: «Мы давно знаем, что Гречушников взятки берет. Поймать никак не можем - он все через этот детский лагерь проводит, а там концов не найти. Помоги, а?» Ну и все. Аудиозапись вымогательства потерялась в Следственном комитете - следователь Кукуев, помните такого? Прокуратура молчит, суды по обжалованиям молчат. И вот у меня была задача показать эту единую слаженную систему. Когда человек борется... когда затрагиваются интересы кого-то из системы, система становится единой. Я с этим не впервой сталкиваюсь - до Алтая был Ставрополь, там было все несколько серьезней. Там из архивов суда вытаскивали документы, меняли мотивировочную часть решения, заменяли материалы дела, клали обратно. У вас такого не было. Я хотел показать людям бесперспективность отстаивания своих прав, когда они пытаются чего-то добиться у государства или какого-то чиновника. Всякие там социальные вещи, выплаты, получение положенного по закону. И я просто хотел это показать. А данный процесс, начиная вот с гражданского иска, это завершающая фаза, которая должна все это красиво оформить. И приговор здесь уже не важен. То есть, это получилось действительно красиво: глава региона совершает преступление. Любому беспристрастному компетентному юристу понятно, что это преступление. И вот это прикрытие его системой и преследование - не оппозиционера, а человека, - который пытается добиться своих и общественных прав. Вот это я хотел показать, и, по-моему, неплохо получилось. Я больше не собираюсь, верней, уже давно не собираюсь заниматься журналистикой и правозащитной деятельностью. И не потому, что я испугался, естественно, просто задача, во-первых, выполнена, а, во-вторых, изменились обстоятельства, изменились люди, и это стало просто не интересно. Сейчас у меня другие интересы, которыми я занимаюсь. Я не пишу не потому, что жду приговор или еще что-то, мне действительно это не интересно. Для кого надо, я все написал и сделал.
И хотел бы еще на судьях остановиться. Я их люблю, и они отвечают мне взаимностью. Заявление о возбуждении уголовного дела в отношении меня пишет судья Ананьева, в допросе которой мне тут отказывают. Председатель Верховного Суда республики Алексина участвует в моем уголовном преследовании - из смысла тех документов, которые есть в материалах дело, это прямое следствие. Далее, судья Зрелкина в августе 2013 года необоснованно отказывает в моем иске к Бюро МСЭ о получении второй группы инвалидности, которая однозначно следует из тех ужасных диагнозов, что мне понаписали в прошлом сентябре местные психиатры, тем самым лишая меня права на декабрьскую амнистию. Ну и вы, Марина Николаевна, выносите приговор. Не знаю, как все это юридически укладывается в понятие независимого и справедливого суда, но все равно, очень красиво. Ну вот и все.
26.12.2013 16:28
10.01.2014 03:06