"Нарымские пленники": о судьбе известной на Алтае семьи Атамановых рассказывает "Алтайская правда".

30 октября во многих городах и селах страны зажигали свечи в память о жертвах политических репрессий. Почему-то говорили о 70-летии. Видимо, увязывая со страшным 1937 годом. Но "врагов народа" начали искать и расстреливать гораздо раньше.

РАСКУЛАЧИВАНИЕ

Русская крестьянка Ксения Фоминична Атаманова родилась на Алтае в 1895 году в зажиточной семье. Когда умер отец, а старшие сестры вышли замуж, осталась вдвоем с матерью. Были у них двухэтажный дом да и хозяйство немалое. Во Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1917 года отмечено: 12 лошадей, 14 коров и телят, 8 овец.

Летом почти не спали, готовили топленое масло для купца Печенина, бочками продавали. В страду работали вместе с родственниками и соседями, одним было не справиться. В Уймонской долине знай трудись, не ленись и в доме будет достаток.

Красавицу и умницу Ксению приглядел уймонский парень Василий - сын Вахромея Атаманова, у которого во время экспедиции на Алтай останавливался известный художник и ученый Николай Константинович Рерих. Он так написал о Вахромее: "Ничему не удивляется; он знает и руды, знает и маралов, а главное и заветное - знает травки и цветки, это уже неоспоримо. И не только он знает, где и как растут цветки, где затаились коренья, но он любит и любуется ими. И до самой седой бороды, набрав целый ворох многоцветных трав, он просветляется ликом, он гладит их и ласково приговаривает о их полезности. Это уже Пантелей Целитель, не темное ведовство, а опытное знание".

До 1927 года крестьяне в долине жили вольно, держали много скота, птицы, возделывали поля, в каждом логу были заимки, маральники, сотни колод пчел.

Атамановы тоже умели и любили ухаживать за скотом и пчелами. А у Вахромея еще и кролики водились: белые, серые, черные. Плодовитое животное тоже приносило немалый доход. Вахромей Семенович зверьками наделил и сыновей, вдоль всей тесовой ограды стояли клетки.

В те годы в Уймонскую долину приезжало много купцов из Монголии и Китая, очень ценивших маральи панты. Взвесил все Василий Вахромеевич и оставил только три коровы, остальной скот продал и купил маралов. Забота приносила плоды, только рогачей на маральниках до сорока голов доходило. В семье один за одним появились дети. Мария Атаманова (третья по старшинству) вспоминает: "Взрослые стирали белье в больших корытах, а нам делали маленькие корытца. Никто не курил, плохого слова в устах не держали никогда". Добрый пример - лучше ста слов.

В 1926 году Николай Рерих восхищался до умиления, наблюдая мирную жизнь уймонских крестьян. Мог ли он предположить, что через считанные месяцы на их глазах будут рушить то, что создавали веками их деды и прадеды.

Началось раскулачивание. Мужики не хотели добровольно отдавать имущество, нажитое честным трудом. Их стали арестовывать и расстреливать. И они подались в горы.

Ушел и Василий Атаманов, а потерявшие совесть активисты не обошли его семью. Забрали все: сундуки, столы, шубы, одежду, кадочки, кошевки, телеги, сани, жнейку, косилку, плуги, бороны, зерно, крупу, соленья из погребов, маралов, весь скот, гусей, кур. Год был урожайный на орехи, стояли они и в мешках, и в кадочках. Десятилетний Иосиф, всю осень орешничавший вместе с отцом и матерью, хватал мешки и кричал: "Это мои орехи, не троньте, я по кедрам лазил! Это мы с тятей и мамой наорешничали!" В горнице на двери была красивая скоба. Досталась она Ксении Фоминичне от деда Гаврила. По рассказам, была подарена императрицей Екатериной Второй после ее указа 1792 года о прекращении гонений на староверов- каменщиков. В память об этом событии им дарили кому что: тазы медные, чугуны, самовары... От всего крепкого хозяйства - только эта скоба и осталась.

Совесть к коже не пришьешь, собрали все и из дома выселили. Переехала Ксения Фоминична с детьми к деданьке Вахромею.

В конце 1929 года братья Вахромеевичи - Василий, Прокопий, Трифон вместе с другими мужиками спустились с гор в долину. Власти пообещали: езжайте, мол, домой, будете жить спокойно, заниматься хозяйством. Истосковались по мирной жизни, поверили. Обманули власти мужиков, многих расстреляли. А мужу Ксении Фоминичны удалось бежать в Китай.

В начале 1930 года приказали освободить дом и Вахромею Семеновичу, и он оказался вместе с семьями сыновей на улице. Приютили добрые люди. Понимая, что власти не остановятся, он раздавал, что осталось от хозяйства, сиротам. Скоро его увезли. Не расстреляли только потому, что он когда-то лечил большого начальника ГПУ из Улалы (ныне Горно-Алтайск. - Прим. ред.), который не забыл добро и спас Вахромея Семеновича от верной смерти.

Ранней весной 1931 года дом Ксении Фоминичны забрали коммунары. Опять ее с детками пожалели и приютили добрые люди. Жили и готовились к ссылке: сушили сухари, мясо, готовили одежду и обувь. По специальному предписанию с собой можно было взять только то, что можешь унести. Дочери Ксении Фоминичны - Марии Васильевне в то время было всего 5 лет, но она до мельчайших подробностей помнит имена, даты, географические названия: "Большая деревенская улица, и лошади, лошади, лошади... Толпы людей, плач, рев, гул, причитания. Повезли на телегах к парому. Возле матери пятеро детей, грудная шестимесячная Меечка на руках, самому старшему 11 лет. До Бийска ехали на телегах. Во многих деревнях люди выходили на улицу и тихонько переговаривались между собой: "Лишенцев везут". Их отталкивали солдаты с ружьями, ругали, а они прямо на телегу вываливали гречневые блины, жареных курочек, хлеб, картошку и плакали, осеняя несчастных людей крестным знамением.

От Бийска в Нарым повезли в вагонах для скота, а потом пересадили на баржи. Плыли совсем близко от берега, а в тайге работало множество заключенных. Они бежали за баржами, выкрикивая имена отцов, матерей, жен, детей. Однажды женщина на барже закричала: "Мой Степа жив, жив Степа". И упала без памяти, а Степа все бежал по берегу за баржей и спрашивал про детей, мать, отца".

БОРЬБА ЗА ВЫЖИВАНИЕ

Высадили всех недалеко от Белого Яра. Привезли всех в тайгу на голое место. Кругом болота, гнус. Спасались тем, что жгли гнилушки. Сначала строили шалаши, потом вырыли землянки. Сырость и холод доставали до костей. Давали по 100 - 200 граммов муки на ребенка и по 300 граммов на взрослого. Если бы Иосиф не приносил карасей и бруснику, то умерли бы.

В июне 1931 года забрали тех, кто помоложе, а в августе - и уймонских стариков. Дошла до Ксении Фоминичны весточка, что везут в Нарым ее маму Фетинью Лаврентьевну, которой было уже восемьдесят лет. Вся семья Атамановых с нетерпением ждала дорогую бабоньку. И вот появились телеги со стариками, рядом конвоиры, но не было вместе с ними Фетиньи Лаврентьевны, не вынесла дороги, и похоронили ее по христианским правилам, на каком-то острове. Отпел ее односельчанин наставник Наум Иванович, а название острова записали на псалтыре. Сделали ей и гроб, и крестик.

Горько плакала Ксения Фоминична, а старики, успокаивая, говорили: "Сильно не плачь, твоей маме, Ксения Фоминична, судьба уготовила имя странницы. Святое Писание гласит, что одинокие похороны на острове священные, а умершие - святые".

За бабонькой Фетиньей умерли маленькая Меечка и Вахромей Семенович, ему было только 62 года. Жил он вместе с внучатками и невестками, как мог помогал и поддерживал их. Не выдержало сердце старовера, не от голода он умер, а от горя. День и ночь его мучил вопрос: "За что такие испытания выпали детям и внукам?" Когда раскулачивали Вахромея Семеновича, взяли в колхоз и кроликов. Но вот незадача: стали они дохнуть, не умели ухаживать за ними колхозники. Спешно захлопотали новые хозяева, чтобы освободили Вахромея и отпустили его домой. И ведь выхлопотали: пришла бумага в Нарым - предписывалось ему вернуться. Да только зря старались. Вахромей Семенович уже месяц лежал в холодной нарымской земле. Больше всего Ксения Фоминична боялась потерять детей. Крохотный паек делила на части: на завтрак, обед и ужин. Эта крестьянская мудрость сохранила жизнь всем детям, кроме Меечки. А дети отщипывали от своего пайка кусочек хлеба и просили: "Ешь, мама, ешь, только не умирай".

Мало того, что непосильная работа, холод, голод, так еще и оспа привязалась. Заболели две младшие девочки, Маша и Фрося. Трудно передать словами, что пришлось вынести этим крохам, и если бы не мать, не вернуться бы им домой никогда. Она сделала в землянке нары, почти под потолок, держала их в тепле, поила неведомо где взятой медовой водичкой. Не только спасла им жизнь, но на лицах не осталось и следов от оспы. А сколько в соседних землянках умерло людей и сколько ослепло.

Пришла весна 1932 года, зазеленели лужайки, пригревало солнышко, стали петь птички, а дети со вздутыми от голода животиками и тонкими, как спички, руками-ногами оставались безучастными ко всему. Лежали и едва разговаривали шепотом. Ксения Фоминична давала им подсоленную водичку, чтобы чуть-чуть утолить жажду и голод. Многие этой весной бежали вместе с малыми детьми из Нарыма на родину, но редко кто доходил: тонули в болотах, гибли от диких зверей, гнуса и мошки.

За изнурительную работу Ксения Фоминична получала паек - 300 граммов муки. Едва живая, похожая на старушку, приходила она домой, а было-то ей всего 37 лет.

Невероятно, но к 1934 году обжились, недалеко от речки Гнилушки посадили огород. С появлением картошки Ксения Фоминична и сама поправилась немного, и ребятишек подкармливала.

А в 1935 году ссыльных решили переселить еще дальше в болота. Опять везли на барже, потом отправили пешком через топи. Это была не дорога, а качающийся мост. На зыбкую почву набрасывали прутья, они топорщились под ногами, люди и скот проваливались в болото, их вытаскивали и шли дальше.

ПОБЕГ

На новом месте опять строили шалаши, потом бараки. Ксения Фоминична поглядывала на детей, и сердце сжималось от мысли - не пережить им зиму без огорода, из еды - только крохотный паек. И решила бежать. Подлатала старенькую одежду, отремонтировала обувь. Рядом с поселком была тихая, но глубокая речка. Осенью шли дожди, и вода прибывала. Однажды, дождавшись сумерек, с великим трудом она перенесла детей и котомки с вещами через реку. Ночевали в чаще. Однажды увидели милиционеров с ружьями. Мать прижимая к себе детей, уговаривала: "Не бойтесь, не бойтесь... Не будут они в нас стрелять, а если выстрелят, то вверх".

И вдруг один выстрелил. Второй, видно, старший, одернул: "У тебя глаза-то есть? Что ты стреляешь? Не видишь - дети".

А на следующий день добрые люди показали им тропинку через глухую тайгу. С большим трудом добрались до пристани Инкино.

Подошел красавец-пароход, словно город, весь в огнях. На палубе празднично одетые пассажиры, взрослые покупают нарядным и веселым детям пряники, фрукты, игрушки. Но такая жизнь была не для беглых ссыльных.

На теплоходе доплыли до Новосибирска, на поезде доехали до Бийска. Ксения Фоминична с билетом, а дети - под сиденьями. От Бийска пошли пешком (до Уймонской долины 500 километров. - Прим. ред.). По дороге увидели юрту, зашли погреться. Хозяйка усадила всех у костра, дала по куску хлеба и простокваши. Женщина-алтайка смотрела на детей и слезы текли из ее глаз не переставая. Мария Васильевна говорит, что до конца своих дней будет помнить вкус этой простокваши.

Зимой в лютую стужу кое-как добрели до Черного Ануя. Зашли в один из домов погреться, а остались там на месяц. Семья была многодетная, но и гости не оказались лишними. Хозяин - партизан, коммунар - не побежал докладывать, кто у него живет и откуда пришли.

Ксения Фоминична не сидела в гостях сложа руки. Обшивала всю семью хозяев, соседей, старалась, как могла, отблагодарить людей.

Пришли в родную деревню крадучись, а ранним утром, чтобы никто не видел, подались к сестре в соседнее село. Ее тоже раскулачили, дом забрали, жила с семьей в восемь человек в крохотной избушке.

ОЖИДАНИЕ "ЧЕРНОГО ВОРОНА"

Мыкались по чужим углам до 1938 года. Потом сумели купить за 230 рублей домишко. Семья собралась вместе, но покоя на сердце у Ксении Фоминичны по-прежнему не было. "Черный ворон" одного за другим увозил из Уймонской долины людей, обратно они не возвращались. Как-то воскресным днем дети убежали играть на берег Катуни. Запыхавшаяся, испуганная Ксения Фоминична нашла их, шепотом выговорила: "Не уходите далеко, будьте вместе, меня могут забрать, сейчас только Макара Ивановича увезли". И ночь, и день ждали "черного ворона".

Сколько страха натерпелись. Как-то глубокой ночью раздался настойчивый стук в дверь. Разбудила ребятишек: "Дети, вставайте! За мной пришли". А сама за узелок, заранее приготовленный. Открыли - соседка. Корова у нее не могла растелиться, пришла просить помощи.

Сыну Иосифу пришло время служить в армии, но ему отказали: отец - "враг народа". Он настаивал, писал заявления в военкомат, наконец в 1940 году призвали в армию и отправили служить на Дальний Восток. В одном из писем он радостно сообщил матери и сестрам, что попал на курсы младших командиров. Прислал фотокарточку. Но когда началась война, его отправили в штрафную роту, как сына "врага народа". Много пережил унижений и оскорблений. Но не сломили они дух внука Вахромея Атаманова, не склонил он головы ни в Нарымских болотах, ни в борьбе с фашистами.

"Мама, я не боюсь опасности и потому у меня больше шансов выжить. Помню пословицу: кто напуган, тот наполовину убит. Обо мне не беспокойтесь, я не полезу, куда не нужно, - писал домой. - Живу неплохо, нахожусь от немцев в 500 - 800 метрах. Скуку разгоняет треск автоматов и пулеметов. Воевать не страшно, страшно только попасть в плен, и то такое было в начале войны, а теперь им русского солдата не взять". Это письмо оказалось последним. Иосиф погиб на Курской дуге в августе 1943 года. Ему было 20 лет. Дочери радовали мать своими успехами в школе. В 1944 году Мотя и Маша закончили десятый класс. А в районе не хватало педагогов. Решили собрать лучших учеников и послать их на месячные курсы учителей начальных классов. После этой учебы Мария и Матрена Атамановы работали в Мультинской школе. Сколько радости было у Ксении Фоминичны. Первые заработанные деньги, паек 500 граммов. Но уже в январе 1945 года на конференции учителей высокий партийный начальник клеймил с трибуны: "Кулацкие дети "врага народа" не могут быть в рядах советского учительства". Назвал фамилию Атамановых, и скамейка, на которой они сидели, сразу оказалась пустой.

Атамановы выдержали и этот удар. Девушки успешно сдали экзамены в Бийский учительский институт, закончили его. Мария Васильевна всю свою жизнь посвятила школе и детям. А Ксения Фоминична умерла в 1955 году. Ей было только 60 лет. До конца своих дней она оставалась мудрой, рассудительной, трудолюбивой и скромной. Не озлобилась на людей, но так и не могла найти ответа - за что ей, ее детям и многим, многим добрым людям, труженикам выпали на долю такие испытания.